Митинг 23 января стал первым из череды массовых акций 2021 года в поддержку задержанного в аэропорту Алексея Навального. В тот день в Петербурге протестующие заняли Невский проспект. Их было, по разным оценкам, от 5 до 30 тысяч человек, из них более 550 задержали.
Для многих горожан митинги 2021 года стали первыми и последними — из-за последовавших репрессий. Спустя четыре года «Бумага» спросила у таких людей, почему они решились выйти на митинги, как это повлияло на их жизнь и с каким чувством они вспоминают тот протест.
Алена, задержанная участница акции 23 января: «То была эпоха Навального — и она ушла»
— Я работала наемным работником среднего звена, смотрела все расследования Навального, но особо ярым оппозиционером себя не считала. Да, я недовольна происходящим в стране. Да, не люблю Путина, голосую против власти, но что еще я могу сделать?
На митинг мы пошли с другом. Было тревожно, но мы подготовились по памятке «ОВД-Инфо», хоть и считали: «Ну, кому мы нужны, молодые, спокойные, без плакатов, без агрессии? Совсем немного пройдем — и по домам». Но когда мы шли по Невскому, нас было очень много! Скажу честно: это вдохновило. Были люди разных возрастов. Многие пели «Аквадискотеку» [Александра] Гудкова и «Перемен» Цоя. В такой толпе было совсем не страшно, даже круто, свободно.
Когда мы дошли до конца Невского по тротуару, не перекрывая дороги, мы собирались зайти в метро на «Восстания» и поехать домой, но для меня абсолютно магическим образом вокруг оказался «коробок» Росгвардии. Менее всего эти росгвардейцы были похожи на людей: грубо орали, махали дубинками. Нас просто допрессовали до «Пазика» и затолкали внутрь. Затем к нам завели девушку в истерике, а росгвардейцы ее фигачили элекрошокером, чтобы успокоить. Жуть.
В отделении все были на позитиве, знали свои права и другим рассказывали: паспорт в руки не давать, от всего отказываться, где работаешь — не сообщать.
Было два момента, которые я хорошо запомнила. Одной из задержанных была старшеклассница, за которой приехала мама. Она не ругала дочь, а, наоборот, подбадривала ее, спрашивала про школу и про то, как прошел день. Это было здорово. Второй момент — в кабинете, где нас фоткали, на стене висел плакат из фильма «Лицо со шрамом» с Тони Монтана и надписью «My life — my rules». Тони Монтано — это, на секундочку, чудовищный бандит. Вот такие герои у полицейских…
Об участии в той акции сейчас не жалею — есть что вспомнить. Но теперь я не верю в повторение протестов в таких масштабах. Без Алексея всё рассыпалось в песок и труху. Оппозиции для меня нет. Никто не вызывает такого доверия, чтобы куда-то выходить. То была эпоха Навального — и она ушла. Я выходила после этого на митинг против войны в марте 2022-го, но это было фиаско: людей, можно сказать, не было. Очень печально сейчас в России. Надеюсь только на то, что медицина не сможет вечно поддерживать жизнь в Путине. Других шансов, увы, не вижу для каких-либо изменений.
Задержанный участник акции 23 января: «В поддержку власти вряд ли выйдет столько людей без принуждения»
— В то время я учился в вузе, следил за политикой и, естественно, возмущался из-за происходящего в последние годы. Хотелось это как-то выразить. До этого на митинги не ходил, но страшно не было.
До первой акции [23 января] я не дошел — задержали раньше, за час до ее начала: на Невском подошли несколько «космонавтов», якобы для проверки документов, и завели в автобус. Мой герой того дня — пьяный мужик, которого задержали вместе с нами. Когда нас в отделении завели в конференц-зал, он побежал к открытому окну и со второго этажа выпрыгнул прямо на полицейскую машину. Больше я его в отделении не видел.
В протоколах у всех было написано одно и то же, под копирку: был на митинге в поддержку Навального, кричал кричалки, ковидная статья. Это всё, естественно, враньё от начала до конца — в тот момент никакого митинга не было. Мне выписали штраф — по-моему, около 4000 рублей. В вуз информацию, видимо, не передали. Я спокойно доучился.
Я был на нескольких следующих акциях. Там было приятно увидеть много людей, которые тоже возмущены беспределом, который происходит в стране. Помню, как из проезжающих машин включали Цоя. Было ощущение, что ты не один. В поддержку власти вряд ли выйдет столько людей без принуждения.
Тогда у меня было ощущение, что можно что-то поменять, но особой надежды не было. Из сегодняшнего дня понятно, что тогда были более травоядные времена, была возможность без больших последствий выразить своё мнение и доставить хоть какие-то проблемы власти.
Мне жаль, что я не попытался подать на апелляцию и просто оплатил штраф. Не было ни сил, ни желания сталкиваться с этой бестолковой системой еще раз. Но стоило попытаться.
Задержанный участник акции 31 января: «Впору портрет Кафки вешать в кабинете начальника, который от нас в туалете спрятался»
— На момент акций я был студентом СПбГУ, и этот факт был основным источником сомнений, стоит ли вообще идти или нет — в случае задержания с администрацией вуза могли возникнуть проблемы (это и произошло в итоге, пусть и далеко не в худшей из возможных вариаций, — беседа с деканом). До этого я на митингах ни разу не бывал, повлияли на мое решение участвовать друзья, среди них были те, кто разделил со мной мысль: «В этот раз точно нужно». Прошлые акции в Петербурге прошли мимо меня, за ними я только следил, а до 2018 года жил в городе, где при полумиллионом населении митинги собирали в лучшем случае несколько десятков человек, да и к тому же был несовершеннолетним.
Задержали меня около выхода со станции метро примерно за час до начала акции. Из отделения я вышел только спустя 13 часов. Каждого прогоняли через кабинеты сотрудников уголовного отдела с мини-допросом, потом медленно составляли протоколы по «нарушению антиковидных мер». Мне потом повезло — суд вернул протокол для корректировки, потому что его составлял не имеющий на то полномочий сотрудник.
Долгое время в отделении с нами играли в молчанку. Это был сплошной театр бюрократического абсурда, впору портрет Кафки вешать в кабинете начальника, который, кстати, от нас в туалете спрятался, когда мы в очередной раз вышли толпой в коридор настойчиво требовать объяснений.
Задержание стало причиной, по которой я не пошел на продолжение акций. В тот момент это воспринималось как само собой разумеющееся, но сейчас я жалею. Даже оказавшись в отделении полиции с людьми, из которых от силы человек десять действительно хотели участвовать в протесте, я смог почувствовать то, ради чего такие акции существуют: осознание того, что я не один, что мои единомышленники — не узкая прослойка «демшизы» и что я могу обратиться за помощью. Если даже чуть больше полусотни загнанных на полдня в отделение полиции человек смогли самоорганизоваться, чтобы поддержать друг друга и постепенно затребовать сколько-нибудь комфортное пребывание (в туалет разрешить ходить не под конвоем, потом — по этажу свободно ходить), то просто очевидно, какой заряд можно получить в сердце толпы, хором скандирующей лозунги.
Волонтеры до самой ночи ждали нас у выхода с едой и водой. До этого я, возможно, не понимал, насколько важно переживать моменты, когда общность ощущается живо и непосредственно.
В любом случае, я нисколько не жалею, что вышел тогда. Обстоятельства с тех пор успели радикально измениться, но я всё же склонен считать, что, если бы в те дни не происходило таких массовых выступлений, то дальше все могло бы быть еще хуже, чем произошло в итоге.
Александра, участница акций: «Я задавала много вопросов своим политизированным друзьям»
— До январских акций я вообще не думала о том, что митинги в России — это то, что доступно людям. Я не знала, что можно выражать несогласие с властью. До переезда в Петербург я жила в пригороде Москвы и никогда не видела в своем инфополе информацию о протестах. Я росла с чувством безысходности и мыслью о том, что меня политика не интересует. Раз я хочу заниматься наукой, то мне вообще лучше об этом не думать.
В 2021 году я только вышла на учебу на матмехе из академического отпуска. Я пошла на акции из интереса, желания сказать «нет» происходящему в государстве. Я задавала много вопросов своим политизированным друзьям. Мне было страшно после митингов 2020-го в Беларуси: я боялась, что меня могут побить, изнасиловать, задержать.
Но я злилась и надеялась на то, что Навального отпустят. Я смотрела на это как на какую-то математическую задачу, пыталась придумать стратегии. Когда Навального посадили 2 февраля, я сорвалась и поехала на стихийную акцию на ночном автобусе, подруги из Украины и Беларуси поддерживали меня.
После зимних протестов я поняла, что происходящее в моей стране — это какая-то большая гадость, которую нам нужно пережить, но которая не может решиться логически. Я была шокирована тем, что ситуации в политике по устранению конкурентов и по снижению недовольства граждан решаются варварскими способами — я думала, что такое должно было закончиться в Средневековье.
Сейчас я в Париже. Я вспоминаю об акциях как о времени надежды, когда люди могли показать свое недовольство. Те события в какой-то степени повлияли на мою жизнь — это был один из винтиков к принятию решения об эмиграции из России в 2023 году. Я всегда хотела уехать, ведь не чувствовала себя комфортно как женщина в науке и как часть ЛГБТ-сообщества. Политическое напряжение помогло мне идти вперед.
Анастасия Романова, задержанная участница акции 31 января: «Я поймала взгляд ОМОНовца и увидела искру удовольствия»
— Зимой 2021 года я была студенткой четвертого курса и главным редактором «Развилки» — это было [студенческое] СМИ, которое мы делали с друзьями. Тогда на зимней сессии из-за ерунды отчислили Лену Скворцову.
Лена была региональным координатором «Весны» — и вскоре мы поняли, что это политически мотивированное отчисление. Мы публиковали об этом материалы, но мне звонил [директор журфака СПбГУ Анатолий] Пую и угрожал несдачей диплома. У меня открывались глаза: поправки в Конституцию, митинги в Беларуси, слежка за «Развилкой» (одна преподавательница носила в деканат распечатки с требованием закрыть нас). И я подумала, что мне нужно срочно идти на протесты. Мне не нравилось, что я вынуждена бояться. Протесты — минимальное, что я могла сделать.
Я верила: если ты не стоишь с плакатом, не провоцируешь, не кричишь, то задержать тебя не могут, потому что ты просто выражаешь мнение. Мы с подругой были как два ребенка, которые думали, что они во всем разбираются: им читали в детстве про дядю Степу, из-за чего они усвоили, что полиции можно доверять.
Когда акция закончилась, все мосты были перекрыты, а нам нужно было попасть на Петроградскую сторону. Мы пошли к Дворцовому мосту, который полицейские скоро обещали открыть, а затем услышали дикий топот: позади нас неслась толпа протестующих, а за ними — ОМОН. Мы отбежали в закуток, пока ребята пытались выкарабкаться по высокой ограде, но их хватали за шкирки и скидывали, били дубинками, рвали куртки. Люди кричали. Нам подурнело. Менты сжимали кольцо, стуча по щитам дубинками. Я поймала взгляд ОМОНовца и увидела искру удовольствия от того, что он делает. Потом нас погрузили в автобус.
В отделе мы поднимали восстание, писали заявления о незаконном удержании. Кто-то начал петь песни. Через часа четыре разрешили передать еду, все друг с другом делились. К ночи количество людей уменьшалось — их отпускали. Меня освободили одной из последних.
Затем была угроза увольнения из «Авторадио», но всё обошлось благодаря моей начальнице. В суде мне назначили штраф в 15 тысяч рублей. Но самое главное последствие — меня вызывали на комиссию по этике, на которой мне пытались доказать, что я порочу кодекс универсанта. Я дерзко отвечала: говорила, что это они порочат и что у меня за время учебы профессиональных наград штук 20. Мне будто было уже всё равно на решение комиссии. Но в итоге мне только вынесли выговор (нередко с комиссий по этике в СПбГУ отчисляют — прим. «Бумаги»). Вуз я окончила.
После диплома я устроилась в MR7 и начала ходить по политическим судам — и я, наверное, не смогла бы так много работать, если бы у меня изначально не было вспышки после акций.
С этих протестов начался долгий процесс смены моих ориентиров, который привел меня к тому, что я сейчас в Германии. Несмотря ни на что, мне приятно об акциях вспоминать. Это скорее мысли о том, что я всё-таки хороший человек. Но мне жалко, что протесты не поменяли настоящее: не предотвратили войну. К сожалению, они не смогли спасти и Алексея.
Как пережить сложные времена? Вместе 💪
Поддержите нашу работу — а мы поможем искать решения там, где кажется, что их нет
Что еще почитать:
- Петербуржец год инкогнито восстанавливал таблички с именами репрессированных. Теперь мы можем его назвать и рассказать его историю
- «Маленькая веселая редакция». Отзыв лицензии у MR7 возмутил и системную оппозицию, и «правых». Вот почему это медиа важно горожанам
